Все как-то отдельно друг от друга приняли одно и то же решение - остаться на денёк ещё в третьем лагере.
Казалось бы, чего хорошего сидеть ещё один день в этом бесконечно снежном-космическом царстве.
Но, знаете. Человек - существо странное. Ко всему привыкает.
Как-то прижилась я в этом месте не созданном для жизни. Понятно было, что долго жить там не получится, но и форсировать события и создавать лишнюю суету не хотелось.
Хотелось хоть ещё день пожить там, проститься что ли. Прежде чем окончательно вернуться в суету городов.
Погода испортилась окончательно. Ветер безбожно трепал стенки палатки, а снег засыпал всё вокруг. Но если раньше это вызывало какое-то лёгкое беспокойство, то теперь казалось, что нет надёжнее убежища на всей планете.
Тем более, что с одной стороны у палатки образовалась надёжная снежная стена до крыши.
Вот так интересно всё меняется в высоких горах. Вчера ещё было ровное поле и можно было любоваться видами через окошко. А сегодня раз - и глухая бетонная стена. В которую очень удобно упираться, когда сидишь и читаешь.
Целый день я пила чай, читала, валялась, смотрела на дрожащие стенки палатки, слушала радиосвязь. И вот это состояние полной расслабленности и покоя было просто чудесно.
Как сказал поэт: "На свете счастья нет, есть лишь покой и воля." И гармония.
И вряд ли мне когда-нибудь кому-нибудь удастся объяснить, что это было. Почему среди этого ревущего ветром пространства, снега, бесконечного холода, где каждый выход из палатки приравнивался к выходу в открытый космос (по крайней мере собиралась я туда не менее тщательно) мне было так хорошо и спокойно.
Погода в этот день, как я уже говорила, разбушевалась не на шутку. Почти все, кто попытался в этот день выйти на восхождение, повернули назад. Кого ветром сдуло, кто глаза поморозил.
В это же время помороженные, усталые, без победы, но не побеждённые возвращались люди, которые в эти дни боролись за свою Победу.
Следуя давней традиции "
Саша поднялся на перемычку сопровождая клиента американца. Бодрый дядечка сам быстренько сбегал на вершину и обратно и на утро готов был бежать вниз.
Ну вот мы и договорились, что побежим вниз вместе.
Ох, знала бы на что я подписываюсь.
В три часа ночи я вылезла из палатки, чтобы в последний раз собрать её. Не самое простое занятие под порывами ветра откапывать палатку простоявшую несколько дней.
Но я успешно справилась.
У Саши задача была сложнее - палатка больше. Да и простояла она не несколько дней, а весь сезон. И кажется, вросла в перемычку.
Поэтому собрав свою палатку, я пошла ему на помощь.
Пнув пару раз по оттяжке внезапно откопала ледоруб.
- Смотри, чей-то ледоруб!
- Да, пару недель назад как раз кто-то искал.
И пока я откапывала сокровища из-под снега, Александр дыханием отогревал стойки от палатки.
В какой-то момент мне стало казаться, что занятие это безнадёжное и надо доставать горелку. Но нет. Под мощным дыханием гида ни одна стойка не устояла.
А вот палатку - смёрзшуюся и негнущуюся - так и не удалось сложить. Пришлось комом кое-как к рюкзаку привязать.
И мы пошли.
Вернее, сначала пошли увязая по колено в снегу, разгребая дорогу.
А вот потом, когда снега стало ощутимо меньше, мы побежали.
Макушки гор едва покрылись розовым цветом, а мы уже вбегали в бутылку.
Мне потом ребята, пытавшиеся следовать за нами, но вскоре безнадёжно отставшие, говорили:
- Вы молодцы, так быстро спустились. Ты так быстро ходишь!
Ага. Как же. Сама бы я так быстро вряд ли бы пошла. Но помня обещание не ходить одной и не желая заставлять людей ждать меня, пыхтела изо всех сил.
В общем, очередной эпос на тему "почему я хожу одна".
В прошлый раз с Шамсом и его клиентом мы еле-еле шли, и я мечтала, чтобы мы пошли хоть чуть побыстрее.
Тут же мне всё время хотелось петь "чуть помедленнее, кони!" А так же лоси, кабаны и прочие здоровые животные.
К счастью тут случился рассвет.
Я боялась, что как обычно, придётся нестись пытаясь впопыхах жать на кнопку фотоаппарата.
Но ура! В лице американца я обнаружила коллегу фотографа. Так что мы стали всё чаще делать маленькие паузы, чтобы запечатлеть наступающую красоту.
А это было действительно сказочно и неудержимо красиво.
Настолько красиво, что в какой-то момент я даже забыла думать, что мы находимся в той самой бутылке, которая всегда вселяла в меня такой ужас, и где всё время что-то куда-то падает.
Впрочем, участок с разбросанными обломками огромных льдин напомнил о недавнем обвале.
В какое-то рекордно короткое время мы пробежали бутылку и вышли к первому лагерю.
В шестой и наконец-то заключительный раз нужно было пройти участок от первого лагеря до базы.
Казалось бы, уже каждый камень должен быть знаком. Но нет. Ледник - он как живой. Он постоянно меняется. Тают снежные мосты, куда-то уползают камни, реки прокладывают себе новый путь.
На базе жизнь тем временем шла своим чередом.
Кривым таким чередом. Буйным.
К тому моменту, когда мы спустились в лагерь самых буйных уже погрузили в вертолёт и отправили первым рейсом.
Остальные же были более менее тихи, для окружающих не опасны, но мягко говоря, не трезвы.
Такое общее эпическое полотно - первое впечатление, что трезвых в лагере, кроме сотрудников, не было.
Вот реально. Входишь в лагерь, а мимо тебя ходят какие-то пьяные зомби-люди, которые вчера ещё были твоими знакомыми героическими альпинистами высотниками.
Не, потом, когда первое впечатление схлынуло, стали появляться вполне себе трезвые лица. Но первое впечатление было вот такое.
И оно действительно впечатляло. Особенно если учесть, что на дворе было часов 11 утра.
По отдельным обрывкам рассказов удалось составить приблизительный набросок творившегося в лагере накануне вечером, когда матёрые альпинисты с мировым именем вернулись с Победы в лагерь. Какие шли споры, дебоши, кто кому чего бил...
После того как Миша, тишайший и интеллигентнейший Миша, сказал, что он орал и пытался драться с Глебом, я тихо порадовалась, что накануне осталась наверху.
Об этом мне рассказывал не сам Миша, нашлись люди, которые рассказали. Сам же Миша рассказал, что люди, с которыми он ходил на Победу на спуске просто бросили его. Не дождались. И он в непогоду в практически нулевую видимость полз по разорванному леднику. И вот когда дополз живой, вот психанул малость...
Ну ладно. Не будем о грустном. Просто так бывает.
Конец сезона. Все слегка на взводе.
Мы сидели на скамейке с двумя грузинскими очень заслуженными альпинистами Афи Гигани и Бидзиной и смотрели на всё происходящее вокруг.
- Оля, давай сфотографируемся!
- Давайте!
так у меня появилась кажется единственная фотография за всю мою высокогорную эпопею.
Греков был суров и неприступен.
К этому времени он уже запретил продавать алкоголь списку избранные особо выдающихся альпинистов, был сердит на всех в целом и на меня в частности.
Собственно тогда он и высказал всё, что думал о моих похождениях.
И о том, что лучше вообще не ходить, чем так. И о том, что сам он поворачивал назад с восьмитысячников. И о том, что вокруг другие люди есть... И многое другое.
И завершил гневную речь, как отрубил:
- Больше никуда не пойдёшь!
- Да я вобщем-то больше никуда и не собираюсь...
Но постепенно в течении дня градус гнева снижался. И закончилось всё разговорами за жизнь, вручением на следующий день мне значка за восхождение и словами "ну, ты ещё прилетай".
Но прежде чем прилететь ещё, нужно было хотя бы улететь.
А с этим как обычно было не очень просто.
Сначала перспективы были самые радужные.
- Сегодня полетишь? - спросил Греков, когда я только спустилась вниз
- Конечно! - обрадовалась я. И побежала менять свой билет на самолёт до Москвы, который по плану должен был улететь через пять часов. И даже при самом оптимистичном раскладе я на него не успевала.
Билетов до Москвы на следующий день не было. Удалось поменять только сдвинув дату ещё на два дня.
Тот самый случай, когда сначала думаешь "ну что ж так не везёт", а потом понимаешь, что вот оно счастье-то.
Потому что ни в этот день, ни на следующий вылететь на вертолёте не получилось. Погода закончилась. Вертолёты закончились. Началась зимовка полярников.
Сначала было даже весело. Был вечер и с песнями и танцами. И был день с сидением на собранном бауле в ожидании вертолёта.
И была очередь разросшаяся до шести вертолётов. И мы, которые были сначала на первом рейсе, потом вдруг не на первом.
Но на вторые сутки как-то это всё стало слегка утомлять. Особенно постоянный холод и снег. Я просыпалась утром и понимала, что не хочу больше этого снега. Не хочу холода. Не хочу серости окружающих камней.
Хочу вниз - в тепло, к солнцу.
И казалось, ещё немного и я пойду пешком. Тем более, что очередной мой самолёт в Москву вот-вот готов был улететь.
Но настало очередное утро. И вышло солнце. И группа треккеров, которых вместо нас отправляли первым рейсом, уже с шести утра стояла в ожидании вертолёта. А Греков с крыльца зачитывал расписание рейсов.
А потом они улетели, и пришла пора прощаться.
Вот они, не все, но многие.
И девчонки с кухни. И девчонки с Воронежа, которые делали первую попытку восхождения, когда я ещё шла с треккерами и слушала Иныльчек ФМ. И Миша, и Греков. И Саня - главный по бане. И Саня - помогающий на кухне. И Артём - боксёр, одним видом которого мы отбивали себе лишние порции в столовой. Его первый раз я встретила тоже ещё на треке, когда мы спустились с Песни Абая. И Шамс.
Подбитый гид Юра всё ещё сильно хромающий и пугающий нас видом чёрной ноги подхватил мои чемоданы. И понёс на площадку.
Нет, вы только не подумайте, что это они от меня избавиться поскорее хотели.
Просто жентльмены, они даже хромые остаются жентельменами.
И фотография Хана открывшегося во всей красе напоследок.
Посадка всегда проходит суетно. Кажется, только что вертолёт появился маленькой точкой. А вот мы уже внутри и поднимается над лагерем.
На вертолёте мы перелетели на север, чтобы из лагеря с северной стороны забрать несколько человек.
Меня часто спрашивают, почему я хожу с юга, хотя там объективно опаснее.
Ну, как бы это объяснить?
На юге большой обустроенный лагерь. Целый город, где так хорошо отдыхать перед восхождением, между, после и вместо.
Ну и виды конечно.
А с севера... На мой мимолётный взгляд на севере царит уныние и запустение.
Самый незабываемый момент когда вдруг из вечного царства снега, камней и льда попадаешь туда, где есть трава. И она пахнет. Очень разительный контраст. Особенно если не видишь этой самой травы почти четыре недели.
Настоящие путешествия заканчиваются настоящей цивилизацией. И мааааленькой себяшкой.
Через несколько часов мы плавали в Иссык-Куле. И даже не верилось, что утром был снег, лёд, палатки. И казалось, что никогда это не закончится.
А тут раз - и закончилось. А уже спустя пару дней в Москве я невыносимо, как никогда, страдала от этой самой цивилизации. Глаза болели от ярких красок, а уши разрывались от громких звуков города. И единственной мечтой было вернуться обратно туда на шесть тысяч, где были тишина, одиночество, покой и воля.
Journal information