Нет, мне конечно нравится буйство красок в джунглях или на море. Но достаточно быстро глаза переполняются цветом и мозг начинает уставать.
А вот на что я могу смотреть бесконечно - это чёрно-белые, словно карандашные наброски, пейзажи. Чёрно-белые вулканы - вообще идеально.
В детстве все праздники мы отмечали дома у дедушки с бабушкой.
В маленькой однокомнатной квартирке собиралась наша большая семья - десять человек. Четверо нас, четверо - семья маминого брата. И дедушка с бабушкой.
И вот для этих семейных посиделок из серванта извлекался парадный сервиз. Специальный. Праздничный.
Нам, детям, поручали расставлять тарелки, что мы делали с превеликой осторожностью.
Белые тарелки с золотой каймой. А внутри - совершенно завораживающий меня пейзаж с вулканом.
Сколько себя помню этот сервиз был всегда. Неведомо когда привезённый из далёкой Японии.
С Японией ещё было связано военное прошлое деда. Всю войну он был стрелком-радистом в авиации на Тихоокеанском фронте. Поэтому когда мы лазали по военным укреплениям во время наших путешествий по Курильским островам, я мысленно переносилась в то далёкое прошлое деда.
Но эти тарелки вероятно появились позже. Но точно к тому моменту, когда я стала осознанно воспринимать мир они уже были. А значит были всегда.
Мы часто бывали у дедушки с бабушкой. Но в обычные дни сервиз был неприкосновенным. И я зачарованно смотрела на эти рисунки за стеклом шкафа. Трогать их не разрешалось. И ждала праздников. Когда снова можно будет взять в руки тарелку и погрузиться в эти волшебные чёрно-белые наброски, перенесясь к тому вулкану и придумав себе какую-нибудь другую жизнь, но обязательно в тех краях.
Ко всем остальным вещам в семье относились удивительно легко. Мы детьми играли в песочнице серебряными стопками. И понятное дело, где-то там их частично теряли. И кто бы нам слово сказал.
Из вещей в этом доме с трепетом относились разве что к книгам. Но это же уже совсем из другой области.
У деда была большая и хорошая библиотека. Книги хранились в шкафах, в диванах.
Их можно было бесконечно перебирать, читать. Мне кажется, мы в основном этим и занимались, пока взрослые разговаривали свои унылые разговоры. Игрушек в доме никогда не было, но книги с лихвой компенсировали их отсутствие.
А самые лучшие книги, самые любимые дарились на праздники. Как только ребёнок осваивал чтение, он начинал получать на праздники свои книги с дарственной надписью деда. И это было таким событием - практически как приём в пионеры. Только ещё лучше.
Первая книгу подаренную мне я храню до сих пор. Толстый сборник стихов Агнии Барто с красивыми иллюстрациями и надписью, заставлявшей меня тогда раздуваться от гордости "Оле в 4 года. Читать умеет."
Бабушка была домашняя, уютная. Дед же суров до невозможности. Мы все его немного побаивались, но вместе с тем обожали. И тайно завидовали его любимице Маше, которой по праву старшей внучки разрешалось за столом сидеть рядом с ним.
Когда дедушка умер, мама предложила мне взять на память что-нибудь.
Так эти тарелки, с годами утратившие для всех кроме меня свою ценность, оказались в моём доме.
Я не знаю, почему этот нехитрый пейзаж так покорил меня. Но то, что как с камертоном сверяют чистоту звука, так я с ним сверяю своё эстетическое восприятие пейзажей - это точно.
И давно уже хочу поехать в Японию. И не еду. Потому что в глубине души понимаю, что Япония, которую я ищу, она вот та - с картинки. И боюсь, что я уже никогда не найду ту Японию, и нет её нигде кроме моих тарелок.
Сегодня дедушке исполнилось бы ровно сто лет. Какая-то совершенно невероятная цифра. Почему-то эти нули не укладываются в моей голове. Почему-то восемьдесят или девяносто - это нормально, это с нами и с нашими близкими, это вот оно. А сто - как будто совсем другая эпоха. Невероятно далёкая. Как Древний Рим или Атлантида. Как отголоски далёкого прошлого оставшиеся в наших воспоминаниях.
Journal information